Лучшие страхи года - Страница 107

107

— Что…

Он включил микрофон, раздалось еле слышное пощелкивание.

— Счетчик Гейгера, — произнес он.

Я уже готов был спросить, откуда тот взялся — тогда этот прибор уже нечасто можно было встретить в школах, — но смысла не было. Дареному коню в зубы не смотрят, и так далее.

— Ты гений, — сказал я. — Пошли.

* * *

Деревня Уорсли — ныне шикарное, завидное место для жизни (была, была таковым; еще раз прошедшее время, мистер Форрестер), но во времена промышленной революции здесь все выглядело по-другому. В этих местах встречались канал Бриджуотер и канал Ливерпуль — Манчестер, а вся область была огромным угольным бассейном, дававшим около десяти тысяч тонн угля ежедневно. Почему я об этом упоминаю?

Из-за Дельфа и тамошней Копи, куда мы направлялись.

На поверхности здесь почти ничего не осталось. Дома исчезли, на месте многих из них бушевал огонь. Негде было спрятаться от пепла, который скоро должен был начать падать.

Конечно, уже могло быть слишком поздно. За год до того я побывал в Императорском военном музее в Кизе. Одним из экспонатов была атомная бомба.

Деактивированная, как я предположил. Рядом с ней находились диаграмма — последовательность концентрических кругов, на которых было отмечено расстояние до эпицентра взрыва, — и таблица, в которой разъяснялось, что происходит в каждом из них.

В миле или около того от эпицентра не оставалось вообще ничего. Да, Аня стала пылью, я снова об этом. Вот где располагалась Уорсли: «В этой зоне все, кого не убьет сам взрыв, будут отравлены радиацией в течение нескольких часов».

Может, мы уже были мертвы? Какое время пребывания здесь можно было считать смертельным? Я не знал, но не мог просто остановиться, просто выйти из игры. Это было легко: было легко все бросить и провести отпущенное мне время, проклиная само небо и тех безумных, больных ублюдков, которые это с нами сделали. Политиков с обеих сторон…

Я вырос в тени «холодной войны». Когда она закончилась, я был подростком, но знал достаточно, чтобы испытывать часть того страха, под гнетом которого мои родители — теперь уже тоже, должно быть, мертвые — провели большую часть своей взрослой жизни. А потом этот груз с нас сняли. Ну что ж, беспокойства меньше. Или, по крайней мере, я так думал.

Теперь же…

Недалеко от Копи был ангар, принадлежавший местному гребному клубу. Мы выломали дверь. Внутри оказались лодки. Шлюпки и каноэ с открытым верхом. И весла.

Мы взяли все, в чем нуждались.

И фонарики тоже. Нам очень повезло. Там было полдюжины и одна или две коробки с батарейками. Мы захватили и их, перелезли через забор, поднимая детей и лодки, и устремились вниз, в Копь.

Копь — просто место, где копали. Копали и рыли. Старая каменоломня, где добывали песчаник, наполовину заполненная оранжевой водой. Такой воды сколько угодно в каналах вокруг Уорсли — оксиды железа, отходы тяжелой промышленности.

Войдя в Копь, ты видишь дыру, вход в туннель. Закрытый воротами. Мы сорвали замок — я, Джин и Фрэнк Эмерсон, — стоя по грудь в воде. А затем залезли в лодки и проплыли сквозь ворота — во тьму.

Видите ли, Копь — это вход, сквозь который попадаешь в одно из громаднейших инженерных сооружений, созданных в эпоху промышленной революции.

Я уже говорил, что вся эта область была огромным угольным бассейном. А уголь надо было перевозить. А какая главная транспортная артерия была в те дни? Каналы.

Пройдя через Копь, ты оказываешься у края целой системы подземных каналов, тянущихся на сорок шесть миль. Простирающихся вниз на четыре уровня — все глубже, глубже, глубже… К галереям шахт. Вот куда мы направлялись. Глубоко под землю, в единственное безопасное место, которое пришло мне в голову.

И если вы такие умные, скажите, куда еще мы могли пойти.

Я знал, что Копь была закрыта из-за утечки угарного газа: он сочился из старых шахт. Но я возлагал надежду на то, что за это время он успел рассеяться. И даже если нет, газ лучше, чем лучевая болезнь. От угарного газа вы хмелеете, вас тошнит, вы теряете ориентацию, да, но в конце концов вы просто отключаетесь. Это лучше, чем другой вариант.

Итак, мы гребли, скоро свет исчез, и мы включили один из фонариков, чтобы хоть немного развеять тьму перед нами — так, по крайней мере, мы могли видеть, где тот ад, в который мы направляемся.

* * *

Секунду назад я пытался посмотреть на часы. Пустой экран. Конечно же. Они же электронные.

ЭМИ: электромагнитный импульс от взрыва. Он уничтожил их. Благодарение Богу, счетчик Гейгера еще работает. Сомневаюсь, что хоть у кого-то здесь есть механические часы. Единственный шанс уследить за ходом времени. В мобильниках тоже могут быть часы, но им настал конец по той же причине.

Итак, мы не можем измерить время. Все тот же бесконечный туннель и бесконечно повторяющаяся вариация той первой развилки. Туннель все тянется и тянется.

Возможно, мы будем плыть так вечно. Возможно, мы уже мертвы. Возможно, мы умерли там, в школе, или на пути в Копь, или в какой-то точке этого путешествия и просто видим посетившую нас в момент смерти последнюю галлюцинацию — растянувшуюся в бесконечность…

Такие мысли до добра не доведут. Я заставляю себя продолжать грести. Руки онемели. Влажный холод подземного воздуха вначале только покалывал, но потом, подобно туче муравьев-воинов, проел нас до костей — укус за укусом.

Воздух отравленный и спертый. Воспоминания о запахах скользят по моим нервам: только что окончившееся лето, прогулки в лугах, благоухание свежескошенной травы, цветы, наполняющие ароматом воздух — ласковый, чистый, прозрачный воздух.

107