Лучшие страхи года - Страница 106

106

Могли наблюдать на экране. Компьютер создавал. Проигрывал CD. Теперь все — в прошедшем времени. Я должен был свыкнуться с этой мыслью. Только прошедшее время.

Эйнштейна однажды спросили, какое оружие будут использовать в третьей мировой. Он ответил, что не знает, но оружием четвертой мировой станут дубинки и камни.

Если через сотню лет кто-то еще будет жить на Земле и прочтет эти строки, поймет ли он, о чем я говорю? Столько понятий я использую как данность, а они ничего не будут значить для выживших: ориентиры и вехи давно ушедшего мира.

Боже, через сотню лет смогут ли они читать?

Мы часто обсуждали это в учительской, но нас волновала другая причина упадка литературы: дети стали играть на приставках и рыскать по порносайтам. Чтение? Кому оно нужно, если ты можешь стать богатым и знаменитым, продемонстрировав свой член в телевизионном реалити-шоу?

Старик Байерскоф, преподаватель истории, — он говорил, что это закат капитализма и умный ход, чтобы рабочий класс занял подобающее ему место. В минувшие времена ты не мог получить образование, будучи бедным. А теперь? Теперь они убеждают вас, что образование — для гомиков. Книги? Мозги? Да хрен с ними! Просто напейся или ширнись — и развлекайся. И если ты все время счастлив, покорен и глуп, то действительно думаешь, что это лучший путь в жизни.

Снова прошедшее время. Байерскоф тоже. Он собирался в отставку и жил неподалеку, совсем как Макин, но и не думал убегать. Его жена умерла несколько лет назад. А он погиб в школе. Не из-за взрыва, но после него, когда…

* * *

— Пол! Пол, проснись!

Аня трясла меня. Я, должно быть, проспал звонок будильника. Но тогда это она опоздала, не так ли? Она должна была встать и уйти раньше меня. Ни один из нас не мог позволить себе дом в деревушке, где находилась школа, но я жил ближе к ней, чем к центру города.

— Пол!

Отчаяние, ужас. Я чувствовал дым. Это не будильник. Пожар. Дом горел.

— Пол!

Это не Анин голос. Чей же? Дом подожгла бомба. Нет. Бомба. И я вспомнил, где я, а Аня…

— Пол!

— Порядок! — Я сел. Мой мозг, казалось, вот-вот плеснет из черепа, как вода из чашки.

Чьи-то пальцы вцепились в мои плечи. Джин.

Сквозь потолок я видел свет. Небо сияло. Уже рассвет? Нет, огонь.

Огонь.

Школы больше не было. И потолка тоже. Ну, большей части. Его просто сдуло. Остаток упал в подвал. И теперь горел. Мне повезло — я оказался именно под улетевшей частью.

Воздух был полон криков. Дети и учителя — в ловушке, горящие.

А небо…

Я знал: если посмотрю туда, увижу висящее над городом грибовидное облако, полное пепла и пыли. И часть его будет Аней. А через несколько минут она выпадет на меня пепельным дождем.

И принесет с собой смерть.

— Все наружу! — закричал я.

Вокруг меня все трещало и рушилось. И кричало.

Мы взобрались по лестнице. Байерскоф ступил на верхнюю площадку, обернулся и посмотрел вниз.

— Альф! — закричал я. — Что…

Он перевел взгляд на меня:

— Там еще дети, под руинами, слышишь, ты? — И побежал обратно вниз, не обращая внимания на удушливый дым.

Несколькими секундами позже он карабкался вверх, черный от сажи, кашляя и задыхаясь, с красными глазами — и с девочкой на руках. Усадив ее, он ринулся обратно в дым. И больше не вернулся.

Джин опустилась на колени рядом с малышкой. А когда подняла взгляд, я увидел слезы. Она покачала головой. И спросила:

— Что нам делать? Боже, что же нам делать?

В живых осталось трое учителей: я, Джин и Фрэнк Эмерсон, физик. И около дюжины детей. Все они смотрели на меня.

— Есть идея, — сказал я.

* * *

Туннель наконец меняется. Развилка. Вода плещется вокруг большой центральной колонны.

Канал, расходящийся в двух направлениях.

— Куда поплывем? — шепчет Джин.

Нужно выбирать. Куда поплывем? Нужно принять решение. Но где проходят каналы? Куда ведет каждый? Который лучше? Безопаснее? Имеет ли смысл каждое из этих слов в нынешнем мире?

— Сюда, — говорю я, указывая направо.

И мы меняем курс. Только позже мне пришло на ум, что именно тот поворот направо в первую очередь и навлек на нас беду.

Время идет. Я не смотрю на часы — с тех пор, как упала бомба. Есть ли теперь в этом смысл?

Один из детей взвизгивает.

— Что такое? — громко спрашиваю я, стараясь скрыть подступающую панику.

Это один из мальчиков, из самых младших.

— Человек, — кричит он в ответ. — Человек в воде.

Я пускаю луч фонарика по черной глади:

— Там никого нет.

— Он был там, мистер Форрестер, сэр. Был.

— Как он выглядел?

Утонувший шахтер? Но тело не может так долго не разлагаться. Скорее всего, от него остались бы только кости.

— Белый, — хнычет мальчик. — Белый.

Холодок ползет у меня по спине — не только потому, что мы так глубоко внизу. У мальчика галлюцинации.

И кто его обвинит? Как ни странно, не я. Засну ли я? Увижу ли сны? Боже, прошу, избавь меня от них.

— Плывем дальше, — говорю я.

* * *

Мы пробирались через руины школы. Подошли к тому, что осталось от мистера Раттлера.

Я сказал детям:

— Не смотрите.

Желчь подступала к горлу. Запах жареной, обуглившейся свинины.

Чтобы попасть туда, куда мы направлялись, нужно было пройти мимо кабинета физики. Он единственный, бог весть почему, оказался более-менее цел.

Фрэнк Эмерсон вскричал:

— Подождите! — И он бросился в лабораторию.

— Фрэнк! — воскликнул я в ответ. — Нет времени…

— Доверься мне.

Он распахнул дверь кладовки и секундой позже появился снова, сжимая в руках нечто, выглядевшее как металлический ящик с присоединенным к нему микрофоном.

106