Лучшие страхи года - Страница 75

К оглавлению

75

Мы станем знаменитыми. Мы все.

* * *

Моя соседка очень старалась. Но она улыбалась слишком уж широко.

Я предложила ей водки, и ей явно хотелось выпить, но, похоже, у меня отобрали бутылку, потому что в ящике было пусто.

Или я сама ее выпила.

— Кажется, я прикончила всю бутылку, — сказала я.

Она улыбнулась. Слишком уж широко.

А потом сказала мне:

— Твой брат звонил. Он передал тебе привет.

Кем бы она ни была, она ушла, и остались я, и медвежонок, и медсестра, какая-то взбудораженная, — и к черту всех их, кроме медвежонка.

Он молчит, и все бы так молчали.

Чтоб никаких дурацких сообщений. Никаких приветов, которые на самом деле означают: «Тебе обязательно нужно приехать на Рождество».

Но там так холодно, где он живет, и это так далеко.

И поэтому я пытаюсь бороться. Пытаюсь не ехать туда.

Мы будем бороться вместе, правда, медвежонок?

* * *

Но пушистая сволочь молчит.

И река разливается, и Рождество приближается.

И мне кажется, нужно поехать.

...

Джозел Вандерхуфт
СУИНИ СРЕДИ БРИТВ

(по мотивам Т. С. Элиота)


Суини-нож подметает пол:
локон седой, пенные брызги щетины,
истлевших зубов одинокие корни
торчат. Он мурлычет баллады:
«Зеленые рукава», «Ярмарка в Скарборо».
Вороная грива волос скручена, взмылена,
пустыней потрескались губы, глаза
бессонница обвела чернотой, но взор его ясен.
На карнизах поют соловьи,
из лавки внизу поднимается луковый дух,
едкий и злой,
стук ножа, лишившего жизни морковь,
вихрь гороховой шелухи, благородный звон эля.
Волна орегано.
На четвереньках, с усердием птицы, клюющей зерно,
он подберет каждый волос, обрезок кутикулы,
пятнышко плоти.
В стеклянную чашу вернется пиявка.
Он так увлечен скрупулезной работой, достойной хирурга,
что почти забывает о главном источнике хаоса.
Человек, серолицый, обескровленный,
мукой придавленный к креслу.
Пальцы когтями вцепились в обивку,
даже теперь, после смерти. Повсюду — кровь, его кровь.
Суини-бритва вздыхает, и вздох —
как легкий дымок из пекарни.
Ветошь он погружает в чашу с водой, орошая
мелкими брызгами хрящ. Так миссис Ловетт
готовит начинку, плоть запекая в пирог.
Волосы, зубы, другие обрезки. Мелочь любая
достойна почтенья. Лезвие бритвы срезает
плоть, обнажая желто-бурые кости, кривые от старости
и небрежения телом,
открывая мускулы торса, тугие и черные,
нервов белесую слизь,
вытекающие из желудка широкие реки кишок;
два призрачных легких лежат, как любовники
на ложе познанья (или смертном одре).
Что есть человек, гадает цирюльник булатный, —
каждый раз, когда режет, — но желтоватая кожа, как ложь,
лишь прикрывает золотом фальши всю грубую мерзость
простой анатомии,
а правда хрустит на зубах
масляной корочкой пирогов миссис Ловетт.
Зато очень просто
мясо нарезать, сбросить вниз, взять метлу
и вымести сор.
Работа закончена, остро заточенный Суини,
как сорока, подбирает остатки — на суп.
Кончен день, и жестокость осталась жестокостью.
Кончен день, и курится дымок очага.
Люди — монстры до самых костей.
Снова поет соловей
в зелени лавра.

...

Р. Б. Рассел
LOUP-GAROU

В первый раз я посмотрел этот фильм, «Loup-garou», в восемьдесят девятом, в маленьком клубном кинотеатре в центре Бирмингема. Мне нужно было в город на собеседование по поводу работы, и, как всегда, я выехал с большим запасом времени. Сначала я рассудил, что на дорогу, парковку и поиск офиса аудиторской компании, место в которой мне отчаянно хотелось получить, уйдет около двух часов. Собеседование было назначено на два тридцать, поэтому накануне вечером я решил, что выйду из дома в полдень. Но вскоре начал беспокоиться, что пробки помешают мне добраться вовремя, и собрался накинуть полчаса. Наутро я посмотрел карту, но парковки на ней обозначены не были, поэтому прибавил еще полчаса к отведенному времени. Вполне разумным казалось выехать в одиннадцать, но я был готов уже к половине десятого и, чем сидеть дома как на иголках, предпочел сразу отправиться в путь.

Знаю, что переживания, связанные с поездками, — мое слабое место, но я живу и работаю в маленьком провинциальном городке, поэтому возникает эта проблема не каждый день. Тот случай как раз доказал мне, насколько надуман мой страх опоздать к назначенному времени: машин было мало, пробок не оказалось, — и я очутился в центре Бирмингема уже без четверти двенадцать. С легкостью нашел парковку, и мне тут же отдал свой талон другой водитель, который уже собирался уезжать, хотя заплатил за место до конца дня. Я припарковал автомобиль и, выйдя на улицу, прямо напротив обнаружил то самое здание, куда и направлялся. Мне предстояло убить два с половиной часа.

В фойе кинотеатра, примыкавшего к парковке, я заглянул, только чтобы скоротать время. К доске была пришпилена афиша, гласившая, что фильм «Loup-garou» начнется прямо сейчас, а закончится к двум часам. Это был прекрасный выход из положения.

В зале собралось человек шесть, не больше. Он был маленький и современный, а кресло, в котором я устроился, оказалось вполне удобным. Я успел вовремя, чтобы увидеть, как на экране медленно, под негромкую музыку, появляются начальные титры. Над уютной равнинной сельской местностью вставало солнце, а имена актеров, сплошь французские, постепенно возникали и гасли на фоне полей и деревьев, выхваченных рассветными лучами. Снято было прекрасно, а простая и навязчивая фортепьянная мелодия все повторялась и повторялась, пока все участники съемок не были представлены. Наконец на экране появилось имя автора сценария и режиссера — Ален Легран. Потом я старательно запомнил его, прочтя информацию в фойе, когда два часа спустя уходил из кинотеатра. Фильм был до крайности неторопливым, но каждая сцена оказалась так прекрасно выстроена, а цвета — такими нереально яркими, что смотреть было даже чересчур приятно. Солнечный свет — божественный янтарь — стелющимися лучами пронизывал пейзаж, пока мы знакомились с героем. Мальчик-подросток, выйдя из своего дома, зашагал к ферме, находившейся примерно в полумиле от деревни. Камера неотступно следовала за ним.

75